Не только Зиждители, но и все существа помогали, сопереживали, тревожились за Стыня, весь тот, даже в понимании гипоцентавров, долгий срок… и до сих пор с особым трепетом относились к этому Господу. Когда Мерик украл лазоревый яхонт и вызвал пожар на сфероиде от которого пострадали гипоцентавры, император, прибыв на маковку не знал, что его новость о бесчинстве черта вызовет такой всплеск негодования в младшем Димурге. Не знал, потому как дотоль о воровливости данного создания правда скрывалась, о чем увы! не ведал Китоврас.
– Как украл? – чуть слышно вопросил Стынь и кожа лица его затрепетала от гнева.
Сидящий подле него на кресле Опечь осуждающе глянул на стоящего напротив императора. Он хоть также как и Китоврас о том не был осведомлен мгновенно понял, что меньше всех о тех чудачествах черта знает Стынь.
– Так значит украл, – словно вынося приговор, продышал младший Димург, и, отвалившись на ослон кресла, сомкнул очи. – И верно все, что на нем: камни, пояс сапоги, никакой ни дар, а тоже украдено… Ах, какая мерзость.
Стынь резко смолк и с тем надрывно задышал, и тотчас с кресла поднялся Опечь. Он почитай подскочил к Стыню, и, обхватив его за плечи, рывком подняв с сидения и, поставив на ноги, прижал к себе. Нежно… полюбовно он принялся целовать младшего брата в висок, лоб, очи, шептать, что-то успокоительное, сближающее… то, что, вероятно, знал лишь он один… Переживший одиночество, выстрадавший разобщенность и соединившийся с тем, кого любил более собственной жизни. И Стынь почувствовал те переживания брата, ощутил ту любовь, заботу, теплоту и будто обмяк в руках Опеча, опершись правой щекой об его плечо и став с ним единым, неделимым целым, общим как с Першим… с Вежды… с Мором… с Темряем… с Седми и Велетом, Воителем и Усачом… с Небо и Асилом… как со всеми Зиждителями которым дался таким трудом.
Стынь покинул залу немного погодя, окончательно успокоенный старшим братом, который попросил его отправиться в дольнюю комнату пагоды, и дождаться там, поколь он все утрясет с Мериком.
– Господь Опечь, простите Господа ради, я не знал, – дрогнувшим голосом отозвался император, лишь младший Димург покинул залу.
– Я тоже, мой милый, – лирическим баритон протянул Опечь, прохаживающийся повдоль кресел. – Сейчас все уладим, не тревожься.
Опечь, наконец, остановился, напротив кресла в котором сидел Стынь, и резко взмахнул левой рукой. И тот же миг купно собранное в облачные пласты кресло, распавшись на долгие лепестки, вытянулось вверх. Порывисто дрогнул один из лепестков и воочию в его навершие живописался наконечник стрелы. Еще миг и лепесток резко изогнул завершие вправо да энергично дернувшись, направил свой полет к стене, не просто стукнувшись в нее, а словно пройдя насквозь ее зеркальную поверхность. И тогда оставшиеся лепестки синхронно поднялись к своду и соединившись со своими собратьями образовали дымчато-серое нависающее полотнище. Бог немедля тронулся с места, принявшись наново прохаживаться вдоль кресла и стоящего недалече Китовраса.
– Господь Опечь, – сызнова прервал тишину император, не в силах сносить собственную оплошность и вельми переживая за младшего Димурга. – Может стоит послать кого к Господу Стыню, абы с ним чего не случилось.
– Нет… не надо, – все также мягко отозвался Опечь, меж тем тревожно потирая перстами толстые, рдяные губы. – Отец перед отбытием сказал, что малецык достаточно крепок и не нужно его излишне опекать. Тем паче давеча было отключение у Небо и следующее если и повторится не скоро… Так как оно происходит с определенной частотой, степенно увеличивающей промежутки. Сейчас надо решить с Мериком, который, однако, на мой зов не отозвался, по-видимому, прячется где-то на маковке. Впрочем, я единожды послал распоряжения беспятым, анчуткам и все иным созданиям маковки разыскать этого оболтуса. Подождем…
Ждать пришлось долго… Верно, коли считать по земному времени, прошло не менее получаса, но не Мерика, не какого-либо иного создания в зале маковки не появилось. И, очевидно, посему шаг Опеча становился более степенным, словно он останавливался. Вне всяких сомнений распоряжения Господа выполняли, понеже оставленный за старшего, Першим, он принял на свои плечи и это, впервые после возвращения к Зиждителям, всю власть и управление маковкой. Несомненно, Мерика искали все, но найти похоже не могли. Наконец, Опечь сызнова остановился и взмахом руки поднял вверх распавшееся на комковитые части свое кресло. Один из лепестков какового также стремительно приобрел наконечник в навершие и в целом вид стрелы, да вырвавшись от себе подобных врезался в зеркальную стену, пройдя ее насквозь.
– Ну, что ж. Попробуем так, Мерик, – произнес Опечь и Китоврас вслушивающийся в тембр голоса Господа не уловил и тени в нем гнева.
Император ведал о лишь давешнем возвращение в лоно Зиждителей Опеча. Может где-то внутри он и осуждал Бога за самовольство и уход из печищи Атефов, каковое могло закончится, лично для него, вырождением и гибелью, впрочем с тем и понимал… Понимал его желание быть подле Першего. Китоврас и сам постоянно испытывал сие желание… Желание – быть, слышать, видеть своего Господа, абы не просто воспринимал его как Творца, но и ощущал подле него особое спокойствие, любовь и насыщающую всю плоть радость… тихую… размеренную и словно укачивающую.
Прошло еще немного времени… когда, наконец, зеркальная гладь стены пошла кругами и в помещение запрыгнул антропоморф. Дюже мощное создание, общим обликом напоминающее скелет животного, в частности крупной рыси, было сотворено из ильмза, материала относимого к группе металла, каковой встречался лишь в Северном Венце на планете Таврика. Антропоморф имел темно-серый цвет, скелет его вытянутого туловища держал на себе голову, короткий хвост, а опиралось на мощные, четыре лапы. Покатыми, аль вспять угловатыми были сгибы его скелета на месте перехода лап в туловище, весьма изогнутым позвонок к коему крепились плотно подогнанные широкие полосы ребер, образующие панцирь. Замечательной по виду смотрелась округлая голова антропоморфа, с заметно выступающей лицевой частью и выпуклым лбом. Сам череп довольно крупный и массивный с широко расставленными скулами и огромной пастью (раскрывающейся на все девяносто градусов) демонстрировавшей здоровущие изогнутые клыки намного превышающие в длину и саму челюсть, и ширину головы. Посередине черепа у существа зияла огромная щель из каковой струился сизый дымок, а в прорехах поменьше справа и слева в сероватой склере покачивались с ярко зелеными, крупными радужками и черными зрачками, глаза.