– Крушец… Крушец, – чуть слышно продышал Небо, впервые озвучивая величание лучицы при старшем брате, и голос его даже в том шептание зримо затрепетал, а перст еще сильнее надавил на лоб девочки, боясь разорвать возникшую связь, оная была вызвана болезнью Крушеца. – Наша драгость, бесценность, что с тобой?.. Что? Скажи, поколь можешь.
– Больно… мне так больно… Я звал… звал, – и вовсе прерывисто зашептали уста Есиньки и вместе с сотрясанием ее головы, стало пульсировать сияние. – Звал… Отец… спасите… вы не слышите… Не слышите меня.
Голос Еси срыву потух, тягостно сомкнулись глаза, и ноги, как в целом и само тело, немедля ослабли. Небо торопливо убрал от головы юницы перст, и, подхватив ее тельце на руки, прижал к своим губам лицо, кожа на котором потеряла смаглое сияние, миг спустя и вовсе побледнев. Бездвижное отишье наполнило залу, в ней замерли Боги, человек, кучные облака, нынче вроде ползущие в своде, в венцах Зиждителей перестала шевелиться змея и вращаться Солнечная систем. Похоже, замерла вся маковка со своими бесчисленными галереями, комнатами, светелками, по форме напоминающая огромный каменный многогранник, покоящийся в основании еще более мощного шестиугольника, и своей неровной поверхностью сливающегося с изрезанной, горной породой четвертой планеты.
– Крушец, потерпи наш милый малецык, вмале Родитель тебе поможет… И прости нас, что столько было боли, – произнес Небо и поцеловал девушку в лоб, очи, виски… Ту испытываемую им любовь направляя в первую очередь на объятую болезнью лучицу.
Медленно Рас поднялся с корточек, и, испрямив стан, с волнением взглянул на старшего брата, лицо которого, растеряв золотое сияние, наполнилось густой марностью. Небо трепетно прижал к груди, все еще не пришедшую в себя Еси, и многожды повысив голос, молвил, обращаясь к Димургу:
– Когда он нас звал? Что с ним случилось? – Перший легохонько качнул головой. – Он заболел уже после катаклизма… Наверно, что-то случилось, когда он был в руках Круча… Возможно Асил не доследил и с ним, что-то произошло. Такая мелочь потеря систем, народов все, что мы сможем восстановить. Но Крушеца… Потерю Крушеца неможно будет пережить не только тебе, но и мне, ибо я слишком сильно к нему привязан.
И в голосе Небо прозвучала созвучная стенаниям лучицы боль, незамедлительно всколыхнувшая сияние в лице старшего четверки Богов и словно возвернувшая положенной ему властности, силы, уверенности.
– Все будет хорошо, мой дорогой, – умягчено проронил Перший и ласково погладил брата по правой щеке. – Не тревожься только, абы останешься тут один и я, как ты понимаешь, не смогу, все бросив, явиться по зову… А по поводу малецыка, я назначу проверку. Если не сумеем понять, что с ним случилось из его пояснений… Хотя, видимо, он пытается, что-то рассказать. Я все улажу, мой любезный брат, – теперь голос Димурга и вовсе плыл, лаская златые кудри Раса, – ты только не негодую по пустякам. С сынами будь мягок, проверяй Стыня, встретишь его на маковке и договорись о его появление у тебя. Круча забери к себе на хурул, пусть будет больше с Дажбой… И посещай Опеча, он поколь все время на пагоде, что-то там созидает, не отвлекай его от творения, однако постоянно контролируй. Если я задержусь, вызовешь сюда Вежды.
– Да, Отец, – согласно отозвался Небо и бережно, как самую большую драгоценность, передал брату юницу. – Все выполню, как распорядился. Ты же в любом случае будешь на связи… Да и я уверен, сыны будут много ровнее, узнав, что происходит с нашим дорогим малецыком.
Старший Рас шагнул несколько в бок, и с тем склонившись к Димургу нежно коснулся устами оголенной кожи на плече, вкладывая в поцелуй всю свою любовь и почтение. Он все с той же медлительностью, что вообще была присуще его печище, развернулся, и, направившись к стене, на ходу взметнул правой рукой. И тотчас три кресла, распавшись на пухлые дымчатые клоки стремительно воспорили к тем, что все еще наполняли свод, в доли мига слившись с ними в единое целое. А топчан, на котором лежала Еси, также порывисто, распавшись на отдельные долгие полотнища… сизыми испарениями заколыхался над полом.
Уже второй день Боги и Еси летели в векошке к Родителю. В целом девушка, конечно, не понимала, не ощущала идущего времени, это просто Перший или Асил ей поясняли, что прошел час… аль день… наступил вечер, пришла ночь, с тем добавляя «по земным меркам». На основании чего Есислава сделала вывод, что там, где они ноне летят, время двигается как-то по иному. Векошку снаружи она не видела, так как, потеряв сознание в зале маковки, очнулась уже внутри. Подле нее тогда суетилась Трясца-не-всипуха бережно влившая, пред тем, ей кисло-горькое зелье в рот, а после, молвив прохаживающемуся Першему, что госпоже надо отлежаться. Старший Димург на удивление торопко кивнул, и только бесица-трясавица покинула помещение подошел к юнице.
Помещение, в котором находилась постоянно Есинька и Боги, выглядело достаточно большим с округлыми стенами и сводом, имеющее полусферическую форму, с ровным полом. В комнате и стены, и свод, и пол были белыми… не просто белыми, а с глянцевитым отблеском, слегка приглушающие свои переливы к вечеру, и сызнова насыщающиеся яркостью с утра. С одной стороны помещения поместились четыре мощных кресла, стоящие диагонально друг другу. Кресла сверху были обтянуты материей на ощупь напоминающей аксамит, и сами вроде как не имели каркаса, а посему когда на них не сидели, выглядели бесформенными мешками. Впрочем, стоило лишь на них опуститься они враз принимали надобную для сидящего конфигурацию. Напротив кресел, почитай обок стены для юницы оборудовали небольшое ложе, из одноприродного с креслами материала, не имеющего ножек, ослона и напоминающего растянутый повдоль комковатый топчан. Рядом с ложем стоял низкий, коротконогий многоугольной формы хрустально-черный столик, по рубежу ограненный серебряным окоемом и вставками из фиолетового аметиста, на который Еси долго глядела, не понимая, где могла такой видеть. И только погодя, когда волной дымки пришло воспоминание, осознала, что видела точно такой же столик в доме рани Кали-Даруги, в прошлой жизни. Не менее занимательно выглядел невысокий стул с мягким сидением и высоким ослоном, каковой располагался на одной ножке напоминающей лапу зверя со значимо выступающими вперед золотыми пальцами и загнутыми когтьми.