Перший, несколько растянув последнюю фразу, смолк. Он, очевидно, вложил в нее особый смысл, каковой Еси поняла по своему. Предположив, что то самое взращивание в человеческих особях будущих божеств и предопределяет его сохранность. А в комнате между тем настало отишье. Только крутившиеся за люкарней серые пузыри, похожие на водяные, медленно разрастаясь, всасывали в себя векошку. По их долгим лучам двигались в одном направлении разнообразные по форме сгустки и пятна почти зеленого цвета, словно подсвеченные с под низу густой чернотой. Той самой, что была рождена первой и по своей собственной мудрости уступила часть прав и сил свету.
Резкая боль наново полыхнула в больном глазу девушки, и она не в силах терпеть, надрывно застонала. Еще доли секунд той боли и она вдруг срыву пробила всю голову, юница торопливо уткнула лицо в ладони, ощущая как тягостно залихорадило Крушеца. Ее мозг переполнился не только дымкой, но и плотным воспоминанием, смешав в нем Есиньку, Владу и верно Крушеца.
– Ом! Господь Перший, – прозвучал низко-мелодичный голос Кали-Даруги и она ласково огладила кожу руки Бога под которой таился Крушец. – Что вы натворили? Что? А коли Родитель о том прознает? Он, непременно, вас проучит. Ведь такое нарушение Законов Бытия недопустимо. Повинитесь, поколь не выпустили лучицу пред Родителем. Поколь не поздно… И вообще не пойму, как вам удалось скрыть рост лучицы в себе, как того не узрел Родитель?..
– Кали… Кали… так больно, – болезненно шепнули губы Есиславы, на миг возвращая ее в реальность.
В реальность, которая наполнилась заботливыми объятиями рук Першего, поцелуями Асила. А после вновь захлестнулась ошметками ярко-лазурных сгустков, схожих с теми, что плескались за стеклом люкарни и переполняли измученный мозг девушки.
Есинька прерывисто дрогнула всем телом и надрывно вздохнув, отворила очи, узрев над собой свод комнаты слегка приглушенного сияния. Не совсем белого, а ближе к серовато-тусклому.
– Ты, что моя милая? – беспокойно вопросил Асил, сидящий подле девушки на деревянном стуле, давеча нарочно принесенном сюда.
Бог нежно огладил юнице волосы и прошелся по коже лица мягкими, теплыми подушечками перст.
– Что случилось? – туго содрогающимся голосом вопросом на вопрос отозвалась Еси.
– Мы прибыли к Родителю, только, что состыковались, – приглушенно ответил старший Атеф, остановив движение пальцев на лбу девушки и с тревогой оглядывая ее голову.
Два последние дня полет проходил значительно, спокойно, лишь вчера к вечеру Крушец нежданно запаниковал, и принялся выплескивать в мозг девочки сначала воспоминания, а после корчу в плоть. Судорога скрутила не только перста, лодыжки, лядвеи на ногах, но и пальцы, запястья, предплечья и плечи на руках. Тугой схваткой она свела мышцы меж ребер и сам позвоночник. Сие случилось столь стремительно, что юница резко упав на пол, гулко закричала, судя по всему, закричал и Крушец, и это впервые за месяцы болезни. Его зов был таким мощным и как всегда порывистым, что он оглушил Першего и Асила. Только пару минут спустя, в которых Еси корчилась от боли на полу, а голова ее была точно объята пламенем, старший Димург обрел себя и кинулся к ней. И в этот раз, как поняли оба Бога, им, скажем так, посчастливилось удержать Крушеца, сняв напряжение с него. А Ночницам, весьма расторопным, удалось снять корчу с плоти, растереть мазями и напоить снадобьями.
Впрочем, эту ночь Есислава провела тревожно, почасту просыпалась, стонала и настойчиво звала то Липоксай Ягы, то Першего, оный и так не отходил от нее, и, успокаивая, прижимал к себе, целовал, снимая хоть не надолго боль и волнение.
– Уже прибыли, – выдохнула юница и в ее голосе прозвучала радость и одновременно страх.
Девушка оглядела комнату, в которой ноне она была вдвоем со старшим Атефом да теперь уже и вовсе нескрываемо испуганно поспрашала:
– А где Отец?
– Днесь придет, не тревожься. Он пошел к Лядам, – торопливо пояснил Асил и участливо глянул на дрогнувшие от тех слов губы девочки, почасту за дни полета, принимающие сероватый оттенок. – Ты еще можешь поспать, если хочешь. Мы разбудим тебя, когда Родитель скажет.
– Разве это сон, – досадливо протянула Есислава, подымаясь и усаживаясь на ложе. Она немного подалась корпусом вбок и вперед, приклонила голову да коснулась лбом плеча Бога. – Он шептал всю ночь, что-то совсем бессмысленное. Мне, кажется, еще чуть-чуть и я сойду с ума. Стану, как он шептать безумное.
Асил ласково провел дланью по волосам девушки, нежно прислонился к ее голове губами, и мягко заметил:
– Теперь мы подле Родителя. И скоро все закончится. Родитель справится с болезнью Крушеца, поможет вам обоим. Ты только не бойся ничего, хорошо?
Есинька глубоко вздохнув, ощутила дуновение луговых трав и сладковатый аромат только, что вскопанной земли наполняющий всего Бога. Тепло, любовь не просто источались от Асила, они плыли вкруг них и вроде заботливых рук матери нежно покачивали уставшую девушку.
– Очень тяжело не бояться, – прошептала юница в плечо Бога, где по гладко-лоснящейся коже без волос, родинок, аль щербинок, пор, пятнышков, шелушения струились, будто с внешней стороны махунечкими капелючешками искорки, составляющие золотое сияние.
– Не бояться самого Родителя, создателя Галактик, всего сущего и Богов. Каков Он… из себя? – и вовсе едва слышно додышала она и ласково прикоснулась губами к плечу Атефа.